Часть первая,
ознакомительно-пожаротушительная
В одном маленьком и очень уютном городке, затерянном между лесом и горами, жил-был мальчик, и звали его Лежебока. Конечно, когда-то у него было и настоящее имя, такое, как у всех нормальных мальчиков и девочек, но оно давно потерялось. «Как может имя потеряться?» – спросите вы. Это неправильный вопрос. Правильный вопрос звучит так: может ли настоящее имя не потеряться, если всем вокруг приходится то и дело говорить: «Вставай, лежебока!» «Сколько можно спать, лежебока?», «Лежебока, ты в школу опоздаешь!» и «Лежебока, ты зачем опять улегся в постель в одежде и с портфелем?» Правильный ответ на этот правильный вопрос: не может.
Итак, Лежебока жил в небольшом двухэтажном доме на окраине небольшого уютного города вместе с папой и мамой. И жил, надо сказать, без всяких проблем. Проблемы регулярно случались у его родителей, которым по утрам приходилось будить Лежебоку, а это гораздо более сложное и утомительное занятие, чем уборка дома, общегородской субботник, стирка с глажкой, мытье посуды после визита толпы гостей, приготовление обедов на неделю вперед и вытаскивание из болота бегемота, вместе взятые.
Честно говоря, случались проблемы в основном у Лежебокинской мамы, потому что Лежебокинский папа и сам любил поспать до обеда (хотя тщательно это скрывал), а потому в утренних побудках сына участия обычно не принимал. А вот мама... Чего только не приходилось вынести бедной маме, чтобы отодрать от постели упрямого Лежебоку! Тут надо заметить, что виноват во всем был не один только Лежебока: во-первых, у него были специфические гены, но об этом мы расскажем позднее; во-вторых, всем на свете известно, что спать гораздо приятнее, чем ходить в школу; а в-третьих, Лежебокинская кровать обладала очень коварным свойством: она была засасывающая и усыпительная, и самостоятельно вырваться из ее сонных, мягких и обволакивающе-цепких объятий было бы не под силу даже Геркулесу.
Но мы хотели рассказать вам вовсе не о кровати (потому что коварство кроватей – это отдельная, очень длинная и страшная история), а о страданиях Лежебокинской мамы. Страдания эти были ужасны. Каждый день маме приходилось изобретать новое средство для подъема Лежебоки, и ни один, даже самый-пресамый проницательный оракул в мире не мог предсказать, подействует это новое средство или нет.
Мама целовала сына в макушку и ерошила ему волосы, пела песни и рассказывала сказки, изображала в лицах буйвола, тигра, носорога и тушканчика, разыгрывала спектакли и декламировала стихи, отбивала чечетку и играла на губной гармошке, приносила Лежебоке горячий шоколад и восхитительно пахнущие пирожки, а в наиболее тяжелые дни для пробуждения призывала на помощь пса, чтобы тот полизал Лежебоке нос, и кота, который щекотал мальчику пятки пушистым хвостом. Совершая все эти героические побудочные мероприятия, мама не забывала и о других своих обязанностях: она убирала в доме, гладила вещи, собирала учебники в Лежебокинский портфель, готовила завтрак, кормила дворовых синиц и домашних животных, поливала цветы в палисаднике, красила губы, укладывала волосы и делала еще тысячу мамских дел, которые папы и дети обычно считают не стоящими выеденного яйца и сломанного шурупа.
К счастью, будить папу маме не приходилось: детская комната находилась на втором этаже, как раз над спальней родителей, и когда стараниями мамы Лежебока наконец просыпался, он начинал бродить по комнате, как привидение, и ронять тяжелые предметы на пол, так что папа просыпался сам – от грохота.
После этого семья Лежебок превращалась в обычную, ничем не примечательную семью: они умывались, одевались, завтракали и расходились кто куда, то есть на работу и в школу (мы совсем забыли вам сообщить, что Лежебоке недавно исполнилось девять лет, и учился он в третьем классе).
И все шло хорошо, пока однажды режим маминой работы (а Лежебокинская мама работала на фабрике детских игрушек) не изменился, и маме пришлось выходить из дома раньше всех на целых два часа. «Теперь будить сына придется тебе», – сообщила мама папе замечательную новость. Новость произвела на папу такое неизгладимое впечатление, что он даже забыл посмотреть по телевизору финал футбольного чемпионата мира, чего с папой не случалось уже лет тридцать. «А помнишь, ты говорил, что можешь справиться с чем угодно?» – напомнила мама папе, когда заметила, что он начинает впадать в депрессию (впадающие в депрессию папы опасны тем, что они начинают болеть и не только не будят по утрам детей, но и сами не ходят на работу, а лишь лежат на диване и печально вздыхают, примерно раз в две минуты). «Конечно, помню!» – папа гордо выпятил грудь колесом, хотя ничего такого он не помнил, но точно знал, что в период ухаживания за мамой (что было очень давно, еще до появления на свет Лежебоки) мог рассказать ей любую, даже самую нелепую сказку.
И со следующего утра папа начал доказывать, что может справиться с чем угодно – в роли чего угодно, как вы понимаете, нечаянно оказался Лежебока. Папа был не столь мягкотел, как мама, и развлекать сына не собирался. Он отбирал у Лежебоки одеяло с подушкой, раскатисто бил в старый дедушкин барабан, кричал: «Рота, подъем!», стаскивал соню на пол (на полу был толстый мягкий ковер, поэтому Лежебока продолжал спать дальше, как ни в чем не бывало), а однажды даже вылил на сына ведро воды – заметьте, довольно холодной. Обливание подействовало на Лежебоку положительно (он тут же вскочил с кровати и побежал в ванную – вытираться), а на папу – отрицательно: вечером ему здорово досталось от мамы за насквозь промокшую постель и за «издевательства над несчастным ребенком».
Как известно, в гневе мама страшна: в этом состоянии ее боятся не только Лежебока, кот с псом и болтливые соседки, но даже директор игрушечной фабрики и мэр города. И хотя папа – ужасно отважный мужчина, а по некоторым его рассказам так и просто герой, ему пришлось пообещать маме, что он больше никогда-никогда, ни за что – ни за что не станет выливать холодную, теплую, горячую и вообще любую мокрую воду на спящего Лежебоку. Кроме того, папе было строго-настрого запрещено: отбирать у сына постельные принадлежности, ронять его на пол, намазывать зубной пастой, мастикой, обувным кремом, горчицей и кетчупом, посыпать солью и перцем, засовывать прямо в пижаме в ванну, холодильник и духовой шкаф, трясти за ухо, цеплять на нос бельевые прищепки, а также кричать, рычать, стучать, топать и громко барабанить, травмируя нежную детскую психику.
Папа совсем приуныл: во-первых, его с детства приучили, что ябедничать (особенно на собственных родителей) нехорошо, но он не успел внушить столь важное правило Лежебоке, и теперь сильно об этом жалел. Во-вторых, обязанности за пробуждение сына с папы никто не снимал – а как, скажите, будить Лежебоку, если все действенные приемы запрещены?
Унывал папа до самого утра, а наутро его осенило. Дождавшись, пока мама уйдет на работу, папа пошел в кладовку, достал оттуда моток веревки и ножницы, и на цыпочках отправился в комнату Лежебоки. Добравшись до кровати сына, папа аккуратно разрезал веревку на десять частей и привязал полученные будительные приспособления к пальцам ног Лежебоки. Затем он поставил в коридоре под дверью Лежебокинской комнаты стул, удобно уселся на нем и, мурлыча под нос военный марш, принялся в такт мелодии дергать за веревочки. Лежебока заворочался и попытался отбросить ногой непонятную помеху, но у него ничего не вышло – веревочки продолжали дергаться, как нитки в руках кукловода, а вместе с ними от щекотки подергивались Лежебокинские пальцы. Лежебока открыл один глаз и осмотрел комнату, но никого не обнаружил. Сидящий в коридоре папа предусмотрительно притих, а веревочки замерли и сделали вид, что их вовсе нет. «Странно», – пробурчал Лежебока и собрался обратно уснуть, но тут большой палец на правой ноге предательски дернулся – раз, потом другой. Затем принялся пританцовывать указательный палец на левой ноге – и вскоре все пальцы вели себя так, как будто попали на школьную дискотеку. Лежебока рассердился (спать на дискотеке, если кто не в курсе, очень сложно) и сдернул с себя одеяло. И, конечно, обнаружил подергивающиеся веревочки. Тут он быстро сообразил, что к чему, на четвереньках дополз до коридора (почему на четвереньках? – а вы попробуйте сами ходить на двух ногах с дергающимися пальцами!) и обнаружил папу, увлеченно играющего на веревочках, как на струнах арфы.
Вечером в семье Лежебоки случился первый серьезный конфликт. Папа считал, что все претензии к нему беспочвенны и нелепы, ведь свою задачу он выполнил и сына разбудил, при этом маминых запретов не нарушил и никаких издевательств над ребенком не произвел. Лежебока же утверждал, что еще немного – и у него оторвались бы пальцы, так что папа совершил очередное преступление против человечества. И хотя даже несмышленому ребенку ясно, что пальцы – это вам не какой-нибудь хлипкий клочок бумаги, и оторвать их не так уж просто, мама почему-то оказалась на стороне Лежебоки, и экспериментировать с веревочками, ленточками, бечевками, канатами и тросами, а также полотенцами, галстуками и брючными ремнями папе запретила.
А папа взял и обиделся – потому что нет ничего хуже, чем лишить человека возможности творческого самовыражения, а врать и преувеличивать вообще некрасиво. И решил проучить Лежебоку. И на следующее утро взял свой большой полицейский свисток, подошел к Лежебоке и свистнул ему прямо в ухо. Лежебока, конечно, испугался (вы же знаете, что полицейские свистки работают по принципу Соловья-Разбойника и издают специальный устрашающий-с-ног-сбивающий-все-с-пути-сметающий свист), и быстро-быстро вскочил с кровати. И быстро-быстро умылся, быстро-быстро оделся, быстро-быстро позавтракал и быстро-быстро ушел в школу.
Но напрасно папа торжествовал. Ведь Лежебока тоже обиделся, потому что нет ничего хуже, чем просыпаться по утрам от полицейского свистка, а обижать маленьких вообще запрещено уголовным кодексом. И решил проучить папу. Весь день Лежебока только и делал, что изо всех сил дергал себя за ухо, в которое утром дунул папа, и к вечеру ухо стало большим и красным, как спелый помидор. А мама, понятное дело, таким овощным превращениям не обрадовалась, и сказала папе много обидных слов. А папа сказал много обидных слов Лежебоке, и заявил, что больше будить его не будет.
Лежебока, как вы понимаете, именно этого и добивался. Он очень обрадовался (хотя и не показал виду) и принялся строить планы, как он завтра пол дня будет валяться в постели, а еще пол дня – валять дурака. Но не тут-то было: мама, собираясь ни свет, ни заря на работу, взяла и разбудила сына. А потом с чувством выполненного долга ушла на игрушечную фабрику. А Лежебока – умытый, причесанный, одетый и накормленный – остался один в пустом доме со спящим папой (кот и пес – не в счет). До начала занятий в школе было еще почти два часа. А папин свисток лежал прямо в гостиной на самом видном месте...
Сами понимаете: выбора у Лежебоки не было. Свисток дерзко подмигивал ему глянцевым боком, настойчиво предлагая взять себя в руки. А пес и кот сделали вид, что они ничего не замечают, и не напомнили мальчику о том, что брать папины полицейские принадлежности всем домочадцам (включая маму!) категорически и пожизненно запрещено. И Лежебока поддался соблазну (а кто бы не поддался?). Он взял свисток, поднес его к губам... и тут ему в голову пришла замечательная мысль. Зачем же свистеть в гостиной, если папа спит в спальне?
Кот и пес проследовали за нашим героем в родительскую комнату вовсе не из альтруизма: им было очень интересно, отлупит Лежебоку рассерженный папа, или все же воздержится от нанесения ребенку легких телесных повреждений. Папа воздержался. Он просто быстро-быстро встал, быстро-быстро оделся и быстро-быстро ушел из дома. Даже не позавтракал, чего с ним вообще ни разу в жизни не случалось.
Но напрасно Лежебока хихикал ему вслед: папы, особенно полицейские, так просто не сдаются. Весь день папа, стоя на посту на центральной площади города и регулируя одной рукой дорожное движение, второй рукой изо всех сил дергал ухо, в которое утром дунул Лежебока. И к вечеру ухо стало точь-в-точь как красный сигнал светофора – и даже очень похоже светилось в сумерках. А тут, на беду, на площадь из одной улицы выехал кортеж городского мэра, а из другой – лимузин важного заморского гостя. Ну, и еще много разных простых машин понаехало, как это обычно бывает. Из-за того, что ухо Лежебокинского папы ничем не отличалось от светофора, но при этом перемещалось в пространстве вместе с папой туда-сюда, водители транспортных средств дезориентировались, куда можно ехать, а куда нельзя, и устроили ужасное машиностолпотворение. И бампер автомобиля мэра города разбил фару важного заморского лимузина, и вышел ужасный международный скандал.
А вечером мама сказала папе, что он сам виноват, потому что Лежебока брал пример не с какого-нибудь тупого киногероя или с вредного соседа, а с родного, между прочим, отца, и результат теперь налицо, точнее – на два лица, а еще точнее – на два уха. А папа на это сказал маме... Ну, вы и сами отлично знаете, что в таком случае говорят родители друг другу. А Лежебока под шумок заявил, что он вообще жертва родительского произвола, и больше в школу не пойдет. А папа услышал (хотя Лежебока сделал свое принципиальное заявление очень тихо и почти незаметно) и сказал, что ну и пожалуйста – он теперь тоже на работу не пойдет. И встал посреди комнаты, насупившись, скрестив руки на груди и демонстративно отставив одну ногу в сторону. О том, что начальник и так запретил ему выходить на работу, пока не сойдет краснота с уха и не схлынет международный скандал, папа рассказывать почему-то не стал. А мама сказала: «Ах, так?! Тогда я тоже больше никуда не пойду! И вообще с постели вставать не буду!» И ушла в спальню, предварительно громко хлопнув дверью.
А папа с Лежебокой переглянулись, как два непобежденных богатыря, гордо фыркнули друг на друга, и пошли каждый в свою комнату – предаваться безделью. Ведь если вам не надо завтра идти в школу и на работу, то ни к чему делать уроки и повторять правила дорожного движения. И они с удовольствием предавались безделью весь остаток вечера, и всю ночь, и все утро, и часть следующего дня... А потом им надоело предаваться, потому что надо ведь когда-то и поесть!
А есть было нечего, потому что мама сдержала свое обещание и как легла вечером в свою постель, так и лежала в ней до сих пор, непоколебимая как стена и готовая идти до конца, как древние герои Павка Корчагин и Зоя Космодемьянская. И ни душистого рагу с морковью и цветной капустой, ни нежнейшего картофельного пюре, ни золотистого супа с фрикадельками, ни сырников с румяной корочкой, представьте себе, не готовила – не говоря уже том, что и своих знаменитых пирогов с яблоками и корицей она тоже не пекла. Папа с Лежебокой мрачно обследовали холодильник. И кухонные полки. И кастрюли-сковородки-миски-супницы-гусятницы-судочки-бидончики-жестяные-банки-из-под-печенья. И ничего съедобного не нашли. То есть абсолютно (ведь крупа, мука, сахар с уксусом, сухая фасоль и прочие дары природы, как известно, едой не считаются).
Вывод напрашивался неутешительный: надо было немедленно идти в супермаркет. «Тоже мне, проблема», – скажете вы, и мы ответим: «Проблема, да еще и какая!» Ведь раньше такими пустяками занималась исключительно мама, поэтому папа с Лежебокой очень смутно представляли, где находится супермаркет и как в нем себя вести. Конечно, в магазине игрушек и в магазине рыболовных снастей они чувствовали себя как верблюды в пустыне и пингвины в Антарктиде, но продуктовый супермаркет – это совсем другое дело.
Папа – по праву старшего члена семьи – попытался решить задачу с наскока и послать за едой Лежебоку, но Лежебока из вредности не послался. А папа – тоже из вредности – отказался посылаться сам. И так они спорили до самого вечера, пока их животы громко и требовательно не заурчали от голода, а потом пошли в супермаркет вместе. И со сложной задачей ориентирования на местности они, можно сказать, справились. Немного заблудились между бесконечных полок с консервами, немного напугали продавщиц в рыбном отделе, опрокинули пару стеллажей с соусами, довели до белого каления кассира и потратили огромную кучу денег, но все же накупили много очень красивых пакетиков, сверточков и коробочек, которые – как оказалось дома – содержали совершенно невкусную пищу. Что? Вам кажется, что продукты в супермаркетах очень даже вкусные? Мы вам сочувствуем: наверное, вы просто никогда не пробовали, как готовит Лежебокинская мама, и не знаете, что такое по-настоящему вкусная еда...
В общем, папа с Лежебокой изрядно намучились, давясь разогретыми в микроволновке полуфабрикатами, а потом взгрустнули по маминому яблочному пирогу и попытались испечь его сами. С пирогом вышла незадача. Впрочем, с плитой, в которой они пытались его испечь, и с кухней, в которой стояла плита – тоже. Но кухню и плиту потушили пожарные, которых вызвали увидевшие густые клубы дыма соседи, а вот пирогу они помочь так и не смогли...
Остаток ночи папа с Лежебокой отмывали кухню от копоти, а под утро решили, что пора будить маму и прекращать ее лежачую забастовку всякими несбыточными обещаниями. Папа с Лежебокой приняли душ, переоделись в чистую одежду, причесались, почистили зубы, сделали маме горячий шоколад и бутерброд с сыром – и пошли каяться в совершенных грехах. Конечно же, мама их простила – хоть и понимала, что клятвы вставать вовремя и вести себя прилично и Лежебока, и папа очень скоро нарушат. Может быть, мама была очень добрая и отходчивая. А может быть, ей просто надоело лежать в постели, к тому же не терпелось посмотреть, что домочадцы сделали с ее любимой кухней.
И жизнь в семействе Лежебок снова наладилась. Но ненадолго...